Спутницы жизни

Интересным человеком была жена Скитальца – Вера Фёдоровна, знающая несколько иностранных языков.  Она была секретарём у писателя. Семья Скитальца стала её родной семьёй. Когда умирала жена Скитальца Александра после тяжёлой болезни, она пригласила к себе Веру и попросила не оставлять Степана. Помочь ему справиться с болью утраты. Её просьба прозвучала так,  чтобы Вера стала его женой. Умирая, Александра благословила на брак Веру и Степана Гавриловича, несмотря на то, что была у них большая разница в возрасте – 20 лет. Вера Фёдоровна выполнила обещание. Они прожили много лет со Степаном Гавриловичем. Она была женой, другом и соратником.

 

   Жена писателя, Вера Фёдоровна Скиталец, пережила мужа на четверть века. Большую часть времени она прожила в Родниковском. Построенный руками мужа дом разрушился от времени и человеческого небрежения.

   Приехав после войны в Родниковское, она отремонтировала часть дачи и провела в ней свои последние годы. Жена писателя если и оставляла родную усадьбу, то ненадолго – для того, чтобы съездить к родственникам в Прибалтику или в Москву похлопотать об издании сочинений мужа. 

   В селе, она вела, какое-никакое хозяйство: огород, куры…  «Был ещё ослик Мишка – герой местного фольклора. Когда ей был необходим ослик, она кричала: «Мишка! Мишка!». А он, шельмец, спрячется под балконом, и не видно его. Стоит и, даже улыбается, что хозяйка не видит его. А пацаны возьми да и укажи на лентяя: «Он под балконом, Вера Фёдоровна!». Выходит Мишка на видное место и недовольно поворачивает хвостом: «Эх вы, люди, выдали!» - писал в очерке севастопольский литератор Михаил Лезинский.

   Жительница села Родниковского О. Н. Сухова вспоминала тоже об ослике: «Вера Фёдоровна впрягала его в одноосную повозку под различную поклажу. Ездила на ней и к реке за водой.  Нам любопытно было наблюдать, как она оставляла осла с повозкой вдали от берега в тени дерева, что – бы, как она, видимо, считала, животное жаркое солнце не донимало.  Сама же носила далеко воду до наполнения более ёмкой посуды на повозке.  Мишку жалела, а себя, выходит, не очень. 

   Долго жила жена Скитальца в Родниковском, но сельчане никак не могли привыкнуть к её «причудам». Одно время она делала зарядку в центре села под команды, звучащие из укреплённого на столбе репродуктора. Часто юбкам предпочитала брюки. Многие жители села знали, что она была второй женой Скитальца. Вначале же состояла при нём секретарём».

  Сестра Веры Цукановой Зинаида  Михайловна, по мужу Мякинникова вспоминала, что Зинаида  была первой подругой Веры Фёдоровны. Да и сама Вера Михайловна была не последним человеком в доме жены Скитальца. Она называла в шутку Цуканову Веруньей-болтуньей.   Любила меткое слово. В Родниковском можно встретить людей, которые воспринимали Веру Фёдоровну как замкнутого человека. «Не  любила она нас – жителей Узунджи».

В памяти В. М. Цукановой жена Скитальца осталась, как глубоко верующий человек. Вера Михайловна рассказала о последних днях жены писателя: «Накануне она разбрасывала навоз на своём огороде. Пришла к подругам. От угощения отказалась. Жаловалась на плохое самочувствие;  наверное - перетрудилась. В тот же вечер слегла и больше не поднялась.

   На похороны приехала родная сестра Веры Фёдоровны. Почему-то гроб с телом Веры Фёдоровны на кладбище везли не на автомашине. Как было заведено, а на телеге. Похоронили жену Скитальца в селе Родниковском, текст на могильной плите был предложен родной сестрой». И сегодня на «слепнущем» от времени мраморе можно прочитать: «Вера Фёдоровна Скиталец. 1890-1966. Жена, друг, сотрудница писателя Скитальца С. Г.»».

После смерти Веры Фёдоровны сотрудники сельсовета описали имущество. Они обнаружили сберегательные книжки с крупными, по деревенским меркам вкладам. Произведения писателя как-никак хоть изредка, но издавались. Кое-чем распорядилась приехавшая сестра Веры Фёдоровны. Золотое кольцо – то, что ей подарил Скиталец, досталось З. М. Мякинниковой.

 

По свидетельству семьи Ванюшкиных, проживающих в Родниковском, которые хорошо знали и помнили писателя и его близких, жену Скитальца – Веру Фёдоровну, подарив им автобиографический роман «Дом Черновых

Из воспоминаний участницы обороны Севастополя, жительницы деревни Скели Якушечкиной: «… я сама родилась в деревне Скели. Писателя Скитальца, его семью  знала хорошо. .. В 1928 году у него на даче была организована коконная фабрика (или завод, не помню) «Шелководство». Из одного кокона вырабатывали 1000 м искусственного шёлка. На этом заводе работали женщины и мы, подростки. Дети – это пионеры из нашего отряда.

Писатель Скиталец в 30-е годы даже как-то сфотографировался с нами. У него в гостях часто бывал писатель Максим Горький. Они вместе отдыхали на Южном берегу Крыма в Форосе. Моя сестра Тина дружила с Лизой – вроде бы племянницей Скитальца, а старший мой брат Максим ухаживал за ней, он тогда был секретарём комсомольской ячейки и часто гостил у Степана Гавриловича. Мой брат гордился всегда, что Степан Гаврилович дружески с ним вёл беседы, давал советы ему, как надо строить свою жизнь и как работать с молодёжью

Мы девочки и мальчики, часто по воскресеньям ходили на дачу, иногда Степан Гаврилович и его жена беседовали с нами. Рассказывали много интересного о жизни, об учёбе, о молодёжи в нашей стране, т. к. мы, кроме своей деревни, не знали ничего. Лиза была уже взрослая и читала нам интересные книги.

Иногда Лиза и её тётя за стенкой дома устраивали сцену из досок и по очереди выступали – читали стихи, пели песни. Семья Скиталец была очень доброжелательна. Дача нам очень нравилась, она была небольшая, внизу первый этаж как приёмная, большая комната, лестница шла наверх, на второй этаж. На втором этаже, на веранде росли различные цветы. Особенно нам нравился куст декоративной сирени, которая, как виноград, украшала весь дом и фасад. Невдалеке от дома имелся колодец, он есть до сих пор. Необыкновенное место, Чёрная речка, пещеры, рядом водяная мельница – всё как в сказке».

А вот ещё одно из воспоминаний о Вере Фёдоровне А. В. Храбовицкого  из цикла «Воспоминания в каплях», опубликованные в 1969 году:

   «Это был уникальный образец эгоцентризма, полного отсутствия общественных интересов, ничем не замаскированной жадности. Когда она умерла, одна общая знакомая сказала о ней: «Она хотела захватить весь мир». У нее был дом в Риге (она была латышка Вильгельмина Фридриховна, и дача в Крыму. Между пунктами она курсировала в своей машине, которой сама правила. Однажды сбила человека, он погиб.
Все ее разговоры были только о деньгах, хотя она была совершенно одна. Изданиями мужа она интересовалась только в материальных целях: ничто другое, связанное с памятью о нем ее не интересовало, и никакой литературный разговор с ней был невозможен...».
   Севастопольский писатель Михаил  Лезинский писал: «В свое время я на это письмо не обратил внимания, но в преддверии 120-летия со дня рождения Степана Гавриловича Петрова-Скитальца решил проверить письмо, встретиться с теми, кто знал писателя и его вторую жену - Веру Федоровну.
   Записи мы вели в несколько рук. В этом деле мне помогали члены литературного музея школы № 28, что в Малом Инкермане: Алексеенко Татьяна, Баркасова Марина, Глазунова Елена, Дяткова Евгения, Панина Елена, Прасолова Мария, Школяр Ирина во главе со своей учительницей русского языка и литературы Плонской Ольгой Тимофеевной. ( Записи велись в октябре-ноябре 1989 года).

    Но о них несколько позже, а сейчас вернемся вновь в 1964 год и притворимся, что ничего не знаем о Вере Федоровне.
   То, что она была не из местных, определил сразу, но вот ее руки меня смутили - типичные руки крестьянки.
    Я заглянул в повозку, а там в нескольких аккуратно сколоченных ящичках — первая клубника.
    — На продажу? - первая клубника на севастопольском базаре была в такой цене, что у покупателей в глазах рябило.
   Она вскинула на меня глаза поверх очков. В глазах -строгость.
    - Как можно наживаться на детях! В детский сад везу. Тут неподалеку севастопольцы отдыхают.
   «Вот о чем я буду писать в своей корреспонденции на радость родителям!»
      - Хороший урожай? — поинтересовался я.
      - В этом году — хороший. Но вороны почти всю поклевали. Вот только и оставили для детей. С клубникой вообще, сударь, много возни. А вот лук не требует такого присмотра...
     - Вы - агроном?
     - Нет - переводчица. Перевожу с немецкого, английского, французского, японского…
     «Японского» - это меня поразило больше всего. Английский, немецкий, французский у нас в школах преподают, но... японский.
     -  Я с мужем жила несколько лет в Манчжурии и Японии.
     - Для кого же здесь переводите?
     - Как для кого? Сейчас - для московских издательств, а раньше — для мужа. Он был писателем.
    - Кто?
    - Как кто? Муж.
    Как бы, поудобней выпытать фамилию мужа?.. Но она поняла меня без слов. Бросила коротко:
    - Скиталец.
    - Тот самый - Степан Скиталец?
    - Тот самый, - Вера Федоровна вновь «положила меня под микроскоп», а вы, молодой человек, даже знаете, как его зовут? Странно. О нем сегодня знают все меньше и меньше. В Японии о нем и то больше знают.
    - Японию мы шапками закидаем, - пошутил я, но Вера Федоровна шутки не приняла.
    - Япония - читающая страна!..
 Я даже ночевал несколько дней на даче, где к стволу старого высохшего дерева была прикреплена дощечка с надписью:

                                     ЗДЕСЬ - НА СВОЕЙ ДАЧЕ -
                                     ЖИЛ И РАБОТАЛ СКИТАЛЕЦ
                                   (Петров С.Г. 1869 - 1941 гг.)

    Но дача - это слишком громко сказано. Здание разрушено...
    «Стоп!» - останавливаю сам себя. В те давние годы я писал: «здание разрушено немцами в Великую Отечественную войну».
    Это не так. Здание разрушили сами сельчане. Свидетельствуют об  этом почти все жители Родникового. Конечно, старшее поколение.
     Да что там  - послевоенные годы!  Тогда не хватало стройматериалов. Уже на моей памяти была в Родниковом уничтожена двухэтажная  каменная (вечная) школа, построенная в 1900 году Ялтинским земством, и, в которой зарождался первый в нашей стране, увы, бывшей не только моей стране, но и для многих россиян! (– М.Л.)  музей Степана Скитальца!
   И так - здание, которое когда-то называлось «дачей Скитальца», растащено по камушку, по кирпичику.
    - Что же вы, Вера Федоровна, не обратитесь к государству, чтобы помогли реставрировать дом?
    - К государству! - фыркнула она. - Все нужно делать своими руками, сударь. Нельзя жить только за счет государства.
Вера Федоровна подходит к этажерке и снимает оттуда автобиографический роман Степана Скитальца «Дом Черновых».
    - Вот смотрите, - она находит нужную страницу, - здесь есть такие строки:
    «... Сам сочинил план дома и сам руководил постройкой. Полгода жил в шалаше...»
    - Помню, это говорит один из героев романа.
    - Это говорит Скиталец о своем доме, — поправляет меня, Вера Федоровна…
      Вера Федоровна раскрыла несколько папок:
   — Мой походный архив.
   Папки набиты фотографиями, известными мне по изданиям, и редкими, еще не опубликованными. Я даже растерялся, увидев столько знакомых лиц, имена которых давно принадлежат истории: Бунин и Куприн, Чехов и Маяковский, Анатолий Каменский и Федор Панфёров...
    Вера Федоровна, как опытный экскурсовод, «ведет» меня по этим моментальным отпечаткам былой жизни:
    - Вот это - Максим Горький. Рядом с ним - Степан Скиталец и ялтинский  врач... Кажется, Средин... Это Алексей и Степан в Нижнем Новгороде в 1901 году...
    - Бывал на этой даче Алексей Максимович Горький? — интересуюсь.
    Вера Федоровна вздыхает.
     - Бывал... К моему несчастью.
     -  Как так!?
     Горький и... к несчастью. Это не укладывалось в моей голове. Великий пролетарский писатель и... Нет, здесь что-то не так. Надо выяснить.      
Усиливаю натиск:
    -  Как же так?! Насколько мне, известно, из литературных источников, Степан Скиталец был просто влюблен в Максима Горького.
    - В этом то и заключалось несчастье. Для вас Максим Горький -основоположник, а для меня просто Алексей Максимович. И вот этот Алексей Максимович приезжал к нам на дачу, нанимал извозчика, брал с собою своего друга, влюбленного в него, и пускались они в многодневный загул со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я, наверное,  злопамятна, но я принципиально не читаю теперь Максима Горького. Говорят, он много написал. Но я об этом не знаю.
   Перевожу разговор – мне неприятно, когда так отзываются о моём любимом писателе, творчество которого я очень даже хорошо знаю, намного лучше, чем её мужа.  Но я, так, же знаю,  возрази я и замкнётся в себе старуха, а мне же нужно подробности выведать!
  —    А это кто?   
  — Шаляпин. Не узнаете? Тут и надпись имеется.
    Впервые вижу автограф великого артиста:
    «Вперед! Пусть в океане жизни, правда, мачтой в небеса упрется. Милому Степану Гавриловичу Петрову-Скитальцу от души. Федор Шаляпин. Кореиз. 12/IV-1902 г.
    Все эти воспоминания я записал на разрушенной даче. Сама Вера Федоровна Петрова-Скиталец жила в бывшем гараже. Здесь уместилась железная кровать, заправленная серым солдатским одеялом, рядом — этажерка с книгами и рукописями, а над ней — большой портрет Степана Скитальца. На стене — «Политическая карта мира» и «Дорожные сигнальные знаки»...
  Тогда же я записал:
 «Дорожные знаки» - не заменитель обоев и не прихоть. В Москве, где Вера Федоровна живет зимой, у нее собственный автомобиль и она - любительница быстрой езды! - уже не раз наказывалась работниками ГАИ».
   Тогда, когда я писал эти строки, я даже не догадывался, что скрывается за строчками: «...наказывалась работниками ГАИ». Да и письмо Александра Храбовицкого мне еще предстояло прочесть.
   Что ж, совместными усилиями установим: как было на самом деле. Заодно узнаем и о самом Скитальце, побеседуем с теми, кто знал дачу писателя в лучшие времена.
     Первое слово по праву памяти предоставим Алексею Александровичу Мякинникову.  Он скончался в 1983 году. А тогда, в 1969-м - это был красавец-мужчина, уверенный в себе и в правоте дела, которое он делает.
    Признаться, я встретился с ним не для того, чтобы расспросить о Степане Скитальце, не связывал это имя с судьбой писателя, совершенно для иных целей приехал в Родниковое: я знал, что Мякинников снабжал форелью, которую он мастерски ловил в перекатах Черной речки, самого премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля во время пребывания того на Крымской конференции в Ялте в 1945 году.
   Мне, конечно, любопытно было узнать детали этого предприятия - ведь рыбка ловилась по прямому указанию Иосифа Виссарионовича Сталина и посему приобрела государственный масштаб.

 

И вот, когда я кое-что прояснил для себя, Алексей Александрович неожиданно сказал:
     - Многих я кормил своей форелью, разные шишки паслись возле меня, даже не упомню их фамилий, а вот личности, — он голосом выделил слово «личности» — запомнил: Скиталец и Черчилль.
    Конечно, такое словосочетание было для меня более чем странным и я, естественно, стал расспрашивать и о Степане      Скитальце.
    - Я часто навещал Скитальцев: сено подбрасывал   для   мерина,   на   котором   Степан Гаврилович возил для себя дрова, камни и прочие штуки, которые необходимы в хозяйстве, когда  держишь свой дом — мужик он был работящий. Снабжал его медом по приказу своей жены, а от себя   угощал   Степана   Гавриловича   свежей форелью.
    Правда, от форели он поначалу отказывался, говорил, сам способен изловить... Но, когда я стал его обучать ловле этой изворотливой рыбки, ничего у него не вышло — кишка оказалась тонка!
     - Может, старый он был уже,— заступился я за писателя, - а ловля форели, по вашим словам, требует ловкости.
    -  Староват, конечно, но не в том дело. Сельчане поговаривали, что его мучит болезнь какая-то внутренняя. Жаловался: печёт изнутри.
    Многое чего хотелось бы узнать о жизни Степана Скитальца, но Мякинников все время переводил разговор в рыболовецкое русло. А, когда я стал назойлив, он сказал:
    - К Зинуле моей обратитесь, к жене, она вам все и выложит, — дружила она с Верой Федоровной, с женой Степана Гавриловича...

                                                 
   Так я и сделал. Обратился. Но через долгих двадцать лет. Через двадцать лет сидим мы - я и учительница Ольга Плонская - в гостях у Зинаиды Михайловны Мякинниковой.
    - Расскажите все, о чем помните? - просим мы.
    - Память уже никудышная стала. Вы задавайте вопросы, так мне легче будет вспоминать.
    - Помните Степана Гавриловича Скитальца?
    - А как же! Очень хорошо помню. Когда он вернулся из-за заграницы своей, ходил в шортах, и берете. Странно нам было видеть в то время человека, который бы носил такие короткие брюки. Вот и получил он прозвище «Дядька в шортах!» Хотя, честно признаться, мы не знали, что шорты - это тоже штаны, но короткие, а в прозвище вкладывали примерно такой смысл: «дядька чёрт знает в чём!».
    А еще мы называли его «северским мужиком». То есть, простым, не гордым, свойским. По нашему представлению, такие порядочные люди с Севера дальнего берутся.
    - А Веру Федоровну Петрову-Скиталец вы знали?
    -  Не только знала, но и дружила с ней. Она мне все тайны свои рассказывала...
    Ребята из Инкерманской школы записали рассказ бывшего учителя биологии, географии и немецкого языка Родниковской школы Александра Алексеевича Петрова, который утверждает, что Вера Федоровна была шведкой, вот я попытался сейчас установить у подружки её национальность.
    - Никогда она не была шведкой, она была латышкой и не скрывала этого. Фамилия ее в девичестве была Бримбер. А в Риге жила ее родная сестра Леонида   Фридриховна... Лично я ее и вызывала на похороны телеграммой.
    Дело в том, что Вера Федоровна вопреки воле всех своих латышских родичей вышла замуж за русского. Они прокляли ее и не хотели с нею знаться. Хотя, потом сменили гнев на милость: на даче Скитальца гостил внук сестры Мартин. Перед войной ему было лет 14-15 - он к нам за молоком ходил. Молчаливый такой. Придет, протянет кринку и молчит...
     Слушаю, а в голове вертится фраза из письма А. Храбровицкого:
«...У нее был дом в Риге... и дача в Крыму. Между этими пунктами она курсировала в своей машине, которой сама правила; однажды сбила человека, он погиб. Ее это не потрясло...».
    - Знаете ли Вы, Зинаида Михайловна, о случае с машиной? Человека, говорят, она задавила?
    - Да, знаю. И не моталась она ни в какую Ригу, никакого дома у нее там не было, а жила она тогда в Балаклаве и ремонтировала себе хибарку в Родниковом  - дача же разрушена была! И вот, когда она везла стройматериалы на своей машине, возле кирпичного завода под колеса попал десятилетний парнишка.
    Веру Федоровну сразу же арестовали. Она мне из балаклавского отделения милиции прислала записку. Через три дня ее выпустили. И, хоть не ее была вина, в милиции доказали, что водитель не нарушил никаких правил, Веру Федоровну все же выслали за пределы Крыма, в Москву свою уехала.
    Смерть мальчика она очень переживала. Вы бы знали, сколько денег и вещей она передала семье пострадавших, хотя ее к этому никто не принуждал...
    А потом я получила от Веры Федоровны письмо из Ялты, в котором она писала, что очень хочет меня видеть и скучает по Родниковому.
    Я выехала в Ялту, и мы там строили планы, кого бы попросить, чтобы ей снова разрешили, поселиться в Родниковом. Решили обратиться в Севастопольскую милицию - ей разрешили. В Ялте мы с ней сфотографировались...
        А Александр Алексеевич Петров рассказал:
     -  Естественно, я однофамилец, а со Скитальцем даже не был знаком и знаю о нем только со слов его бывшей секретарши Веры Федоровны, ставшей его женой. Познакомился я с ней после Великой Отечественной войны, когда она приехала в освобожденное село. Она поставила перед собою задачу: восстановить усадьбу. По характеру она была очень доброй, но решительной и деятельной натурой.
     На месте магазина когда-то находилась татарская мечеть. Так возле этой мечети, на фонарном столбе,  висел репродуктор — Вера Федоровна делала гимнастические упражнения под музыку, льющуюся из тарелки репродуктора... Это было так странно для села...
    Знаю, что у Веры Федоровны была машина, но здесь она ездила на ослике Мишке. Головастый такой был ослик: умный, если можно так сказать о животине и - вовсе не упрямый. Во всяком случае, не упрямей человека.    
   Из воспоминаний Ольги Федоровны Барзоли, бывшей преподавательницы русского и татарского языка. Для будущего музея Степана Скитальца она подарила групповую фотографию 1-го выпуска Скельской средней школы, Балаклавского района, Крымской АССР и фотографию здания самой школы, исчезнувшей ныне.
   Эту школу неоднократно посещал Степан Гаврилович Скиталец и думается, выпускники школы - если их пощадила война! - еще внесут дополнительные штрихи в биографию писателя.
     -  Ольга Федоровна, Вы были знакомы со Скитальцами?
     - А как же! Всю семью его знала. Всех, всех. Недавно в «Славе Севастополя» Елена Семеновна Якушечкина напечатала небольшую заметку  «Помню  Петрова-Скитальца».  Елена Семеновна пишет, что была дружна с его племянницей Лизой и тетей его.
   - Как же, знаю Елену Семеновну. Ее девичья фамилия -Дженевиз.
   - Но Лена ошиблась. Лиза никогда не была племянницей Скитальца. Это была дочь сторожа дачи, ведь Скитальцы жили здесь только в летнее время, а на зиму уезжали в Москву!  Сторож Иван Царевский. У Царевского, кроме дочери Лизы, были еще и два сына. Я не помню, как их по настоящему звали, а мы, скельцы, одного мальчика звали Мордасом, а другого - Губаном.
    И в то же время, Елена Семеновна Якушечкина недалека от истины: к детям Царевского Степан Гаврилович Скиталец и его жена Вера Федоровна относились как к родным - ведь Иван Царевский был не из местных, его Степан Гаврилович привез из села Обшаровки Самарского уезда, оттуда, откуда сам родом был!
    Царевский охранял дачу многие годы, а когда Степан Гаврилович уехал в Харбин, - пробыл он там больше десяти лет, -то разрешил моему отцу Кириллову Федору Алексеевичу пользоваться его личной библиотекой. Так что, с самим Иваном Царевским, его женой Пашей и детьми мы были хорошо знакомы.
     - Расскажите все, что Вам известно о семье Скитальца? Даже самую малость припомните?
     - Постараюсь. Как вам известно, лето Скитальцы проводили в Скелях, а зиму — в Москве. Но одну из зим, - не припомню какой это был год! - Степан Гаврилович остался зимовать в Крыму. А случилось это потому, что в Москве обокрали их квартиру. Говорили, что ничего не взяли, кроме шуб. А скажу я вам, печатали тогда Степана Скитальца не часто, так что лишних денег у него никогда не было. И пропажа шуб была чувствительной для Скитальцев. Было решено - об этом мне рассказывал отец!  Вера Федоровна в этот год уедет в Москву сама, за год заработает вначале себе шубу, а уж на следующий год - Степану Гавриловичу.
А, может быть, и другая причина была: ведь в это время Скиталец писал роман «Кандалы».
     Я запомнила эту зиму еще и потому, что не однажды была у него в гостях. Жалела его. Чего себе сварим, того и ему несем. Муж мой, Харлампий Константинович  говорил: «Корми, корми писателя, раз государство его прокормить не может!».
    Однажды отнесла я ему ужин, а уже темно. Темень непроглядная. Пока к нему шла, ничего еще было, а тут враз потемнело. То, что оно темно, еще ничего, а тут, перед его дачей кусты - вмиг себе глаза проходишь в темноте. Сижу у Степана Гавриловича, угощаюсь конфетами, шоколадными, которые ему Вера Федоровна из Москвы прислала, и думаю, как же домой добираться буду. А муж в командиров. Приедет, нет меня, испугается, всю деревню на ноги поднимет.
    А Степан Гаврилович вежливый такой, изысканный, ну прямо граф какой из кинофильма. Мы, деревенские, не избалованы таким обращением. Уловил Степан Гаврилович мой страх перед темнотой и говорит:
    — А ты оставайся у меня ночевать, Ольга. Посветлеет - уйдешь!
    Вспыхнула я вся: «Экое скажет! А муж заволнуется!?»
    Заметил он мое смущение и говорит:
    — Тогда разрешите я до дому проведу. Темнотища же! Да и лешие всякие могут померещиться!
    Но и это я отвергла - увидят деревенские, засмеют! Тогда он дал мне в руки фонарь «летучая мышь», и с этим фонарем я и дошла до дому.
   - Не ревновал муж?
   - Нет. Я ему верила, и он - мне.
   - Когда Вы видели Степана Гавриловича в последний раз?
    - Перед самым началом Великой Отечественной войны. Перед 1-м Маем 1941 года. Все сельчане собрались на площади. Скиталец вышел из машины, снял берет, и сказал:
    - Друзья! Я, наверное, вижу вас и последний раз...
    Он еще что-то говорил, но я не запомнила. Запомнила только, что было какое-то нехорошее предчувствие. И еще я подумала изысканно-литературно, начитавшись книжек из библиотеки Степана Скитальца: вот она, черта, которой не видно, но которая ощущается четко - черта между вчерашним и завтрашним днем…
  Вот вы меня сейчас расспрашиваете, а я прикрываю глаза и вижу сельскую площадь, наполненную крестьянским людом, провожающим своего родного писателя и голос его слышу:
«Друзья! Я, наверное, вижу вас в последний раз...».
   Еще раз возвратимся в год 1964. О чем бы мы ни говорили с Верой Федоровной; она непременно вспоминала своего «милого Степана Гавриловича...».
    - Дайте слово, - не однажды говорила она мне, когда будете в Москве, созвонитесь со мной... Записывайте, записывайте адрес!..
   Я записал: «Москва, Ж-28, Хохловский переулок, д. 15 кв. 32. И телефон записал.
   - Мы пойдем с вами к Степану Гавриловичу: он похоронен на Введенском кладбище. Но моя мечта перенести прах в Родниковое и похоронить возле дачи. Степан Гаврилович тоже этого хотел...
   Я много paз собирался в Москву и, наконец, собрался. Набрал номер телефона, который своей рукой вписала в мою записную книжку Вера Федоровна, и совершенно незнакомый для меня голос ответил:
  - А Веры Федоровны нет в живых уже несколько лет...
    Цветы на запущенную могилу Степана Скитальца я положил один.

И долго я еще не знал, что сама Вера Федоровна Петрова-Скиталец похоронена на скельском кладбище.  

Из книги Кудрявцевой Н.Ю. 

«Годы мчались... Лучшей доли

Непокорно я искал».